День Победы с годами не меркнет

В 2002 году нашлась публикация Александра Ремезова о фронтовике Петре Плеханове. Представляем её вниманию читателей.

И снова май, и снова запах Победы, смешанный со звуками русских военных маршей. Завтра фронтовики, поблёскивая орденами и медалями, выйдут на площади.

Их единицы — оставшихся от миллионных фронтов, когда-то раскинувшихся от Балтики до Чёрного моря и громивших фашизм.

Их единицы, но они из тех, кто весной сорок пятого подарили нам эту Победу, заплатив за неё неимоверно высокую цену.

Их единицы, и, как ни печально, скоро уйдут последние, лишь в памяти останутся, в книгах, как и герои Полтавы, Бородина...

Но пока они есть, пока жива память о них, мы — нация, мы — народ. За последнее десятилетие нам внушили, что у нас тёмное прошлое и жалкое будущее. Мы свыклись с мыслью, что всё у нас плохо и мы «никакие». И может быть, эта Победа — то единственное, бесспорное, чем мы можем гордиться и что объединит нас завтра.

Я достаю из семейного архива пять фотографий. С пожелтевших карточек на меня смотрят лица солдат, не вернувшихся с той войны. Дед в выцветшей гимнастёрке, совсем ещё мальчишка, два его брата, дядя отца... Завтра я поставлю их рядком на журнальный столик, зажгу свечу, и это будет мой «вечный» огонь памяти.

Завтра праздник Победы, поднимем сто грамм фронтовых, выпьем, вспомним...

Нет, младший лейтенант Пётр Плеханов не брал Берлин. Солнечным утром 14 августа сорок четвёртого, где-то в сорока километрах от Риги он принимал пополнение в свой пулемётный взвод. За полтора месяца беспрерывных боёв у реки Мемель выбили почти всех.

За три месяца до 18-летия Петру Плеханову пришла повестка. В марте сорок третьего в Катав-Ивановском военкомате он добровольно пишет заявление с просьбой о зачислении в Златоустовское пулемётное училище. Красная Армия нуждалась в командирах, и все, у кого было образование не ниже семи классов, направлялись на курсы. Но офицерские погоны курсант Плеханов не получил. Красной Армии перед летним наступлением срочно потребовались солдаты. Проучившись всего три месяца, сняв офицерские сапоги и получив ботинки с обмотками, курсанты были отправлены на фронт.

Недолго воевал первый номер пулеметного расчёта Плеханов, на одиннадцатый день выстрел немецкого снайпера свалил его в дорожную грязь. Врачи говорили: «В рубашке родился. Пуля прошла в миллиметрах от сердца в момент сжатия мышцы. Секундой раньше или позже, и всё бы».

Пётр Михайлович Плеханов рассказал, как немец пытался его добить, и как он, собрав последние силы, броском добежал до укрытия. Потом, уже перевязанный, он прошёл 12 километров до медсанбата, опираясь на черен от граблей.

И вот после двух с половиной месяцев лечения в госпитале и шестимесячных офицерских курсов младший лейтенант Плеханов получил в командование пулемётный взвод.

— Четыре станковых пулемёта, четыре расчёта, — рассказывает Пётр Михайлович. — Самый молодой солдат у меня был с 12-го года, остальные с 4-го, 5-го, 6-го годов, а я с 25-го. Они мне все в отцы годились. С ними и пошли в наступление. Через полтора месяца боёв весь мой первый взвод вышел из строя. Остался я без войска, кого побило, кого ранило.

Утром 14 августа комвзвода Пётр Плеханов пополз знакомиться со своим новым взводом. Молодые солдаты прибыли ещё ночью и разместились в соседних окопчиках. Утро было солнечным и на редкость тихим. Переговорив с новобранцами, он присел на край окопа и разговорился с сержантом, только что прибывшим из отпуска по ранению.

— Сижу, ноги в окопе, сам — наверху, потом думаю: надо написать письмо домой, — вспоминает ветеран. — Повернул полевую сумку, достал листок и только написал: «14 августа. Привет с фронта!» Слышу, что-то шипит, и вот в метрах четырёх от меня она ...здик и разорвалась. Меня сразу сшибло, слетел в окоп прямо на сержанта. Чуть выше брови у левого глаза вошёл осколок от мины.

С предписанием «эвакуация в первую очередь, слепое осколочное ранение в голову» везли младшего лейтенанта сначала в Кострому, потом — в Ярославль и через всю страну, долгих десять суток, в Иркутск. Пока везли, рана затянулась и глаз открылся, только вот с тех пор может он им отличить лишь день от ночи.

— В Иркутске я настаивал, чтобы вырезали мне осколок, — говорит Пётр Михайлович. — Профессор-окулист Каменец-Подольский вызвал меня к себе и сказал: «Если настаиваешь — будем удалять, но только у тебя здесь будут шрам и яма, потому что надо долбить кость. Вот тебе 10 минут сроку — иди и подумай». Я пришёл в палату, грохнулся на койку и думаю: «Чего я буду 10 минут ждать-то, будет яма, будет шрам — девки меня любить не будут». Соскочил, пошёл и сказал: «Я не настаиваю». Он говорит: «Ну вот, давно бы так. Осколок влетел между двумя косточками, он окислится, и ничего страшного не будет. Люди у нас ещё с той Германской с осколками живут».

— Не пожалели, что не вытащили его тогда? — спрашиваю я у Петра Михайловича.

— Нет, конечно. Зрение всё равно бы не вернули, потому что перебит нерв. Я совершенно его не ощущаю. Единственное, что во сне раза два видел, как будто открылась рана и осколок вылезает. Проснусь, пощупаю: нет, сухо, ничего нет.

Я смотрю на еле заметный шрам чуть выше левой брови и интересуюсь:

— А какой он размером?

— Как мне показывали на рентгеновском снимке, вот с ноготь на мизинце — немецкий «подарок». Так и ношу до сих пор.

Победу Пётр Плеханов уже встречал дома со второй группой инвалидности. Правда, в 1952-м его призывали на 3,5 года строить дороги в Подмосковье, и ещё 22 года проработал он председателем поселкового совета Вязовой.

Нет, солдат Пётр Плеханов не брал Берлин, как и миллионы недошедших, недоживших, как и миллионы сражавшихся на других фронтах и лежавших в госпиталях, как и миллионы стоявших у станков на заводах и горбатившихся на колхозных полях.

Они все брали Берлин, в едином порыве, в едином броске. Это они водружали Красное знамя над Рейхстагом.

Их остались единицы, они рядом с нами, и пока они ещё живы, я тоже брал Берлин. Я вместе с ними, в одном строю.

Источник:  https://tramuk.ru/novosti/obshchestvo/14925-den-pobedy-s-godami-ne-merknet.html